Привычка – вторая натура. Очень многие вещи, которые ее окружали, были всего лишь старой привычкой, от которой невозможно избавиться. Она не знала, вернее – не помнила, что такое холод, но до сих пор носила на шее уже выцветший платок, очень давно подаренный кем-то из ветеранов-сталкеров еще в той, прежней жизни. Привычка…

***

- Держи... Это тебе, совсем, смотрю, замерзла:  зуб на зуб не попадает уже! –Скиф, здоровенный дядька, с кривым разветвленным шрамом через правую щеку – от виска к углу рта, подал ей странный платок-  оливково-зеленый с непонятным черным рисунком, похожим на шахматную доску или что-то вроде того.

 – Шею замотай, сразу согреешься… Да не так же! Вот дуреха! – сталкер хрипло рассмеялся, забирая у рыжеволосой дрожащей девицы из рук лоскут ткани. Чуть встряхнул, распрямляя – разглаживая напоминающую наследие совдепии «куриную лапку» - лучистые складки в центре платка. Сложив ткань по-диагонали, Скиф заботливо намотал платок на шею девушки – углом вперед, длинные концы - в перекрест через шею- и завязал спереди, спрятав узел под самим платком.

– Вот такие штуки, Шера, носят забугорные солдаты. Нить с шерстью, согревает как надо, при желании можно и руки погреть, и голову укрыть – не замерзнешь. Называется «шемаг», запомнила? Кто будет спрашивать, где взяла, скажешь, что у меня сторговала. Что подарок – не говори, меньше знают – лучше спят. Да и маскирует он хорошо, потом напомни – покажу, как на голову повязать.

***

Шера совершенно не думала о том, что нужно делать дальше, а просто смотрела на человека, лежащего на спине во влажном мху в нескольких метрах от нее. Пальцы девушки жили своей собственной жизнью: они опустили и чуть примяли на шее прикрывавший нижнюю часть лица шемаг, чтобы шерстяная ткань не лезла к подбородку. Затем пальцы ловко выудили из аккуратной белой пачки с тонкой бледно-зеленой полосой сигарету и поднесли ее ко рту. Щелчок зажигалки, и вспыхнул золотисто-оранжевый язычок пламени. Где она доставала эти сигареты, так непохожие на те, которые курило большинство, и прочие вещи, больше присущие миру людей, загадкой не было: иногда в местах «чудесного избавления» сталкеры оставляли небольшие, обернутые серой бумагой свертки. Так уж повелось, что долги в Зоне принято отдавать. Хоть другу, выручившему в беде, хоть Призраку. Глубокий вдох – горьковатый (вкус – только воспоминание, оставшееся от той жизни) дым заполнил легкие... Выдох – сизый туман заученно заклубился возле лица. Привычка…

Взгляд, равнодушно-холодный, - в сторону полурастерзанного автоматными очередями зомби.  Чуть более заинтересованный – на ошалевшего от неожиданности ходока, еще не до конца осознавшего, что произошло. Сталкер уже поднялся и стоял на коленях. Его растерянный взгляд метался от затянутой в джинсу женской фигуры к искореженным останкам когда-то человека – зомби, только что расстрелянного «Каблуком». Шера молчала и задумчиво курила. Обращаться к несчастному парню сейчас было все равно бесполезно – он не мог произнести ни слова, а лишь открывал рот, как выброшенная на берег рыба. Девушка подошла к спасенному и присела на корточки, чтобы видеть его лицо. Взгляд сталкера, до того блуждающий,  сконцентрировался, наконец, на одной точке – глазах Призрака.

– Как тебя зовут? – слова, четко произносимые спокойным голосом, похоже, ходок понимал, если судить по глазам, в которых уже проявились проблески сознания.

– Т-т-тихий… – споткнувшись, на собственном прозвище, сталкер облизнул пересохшие губы и вслепую нащупал в подсумке флягу с водой.

– Будешь?.. – парень сел и протянул флягу Шере. - Будете? – тут же исправился он, полагая, что к странной незнакомке, хоть внешне она и казалась его ровесницей, лучше всего обращаться на «вы». Особенно, после всего случившегося.

– Точно, что Тихий. Не буду, спасибо…– Девушка усмехнулась и тщательно затушила окурок о мох, потом поднялась, вдавливая его поглубже ботинком - подальше от посторонних глаз. – Давай-ка, дружок, пей, возвращай свою душу из пяток на место и двигай отсюда, пока ветер без камней. – Ис, что там?

Из-за деревьев вышла еще одна девушка, темноволосая, повыше ростом. – Странно, но зомби был один… Контролера со «свитой» поблизости нет. Он может уходить…

Эти слова услышала только Шера. Призраки между собой уже давно не говорили как люди.

– Вот, что, Тихий, я тебе скажу… – парень открыл рот в попытке возразить, но Шера не дала ему продолжить. – Хочешь жить – уходи отсюда. Уходи из Зоны – Она не терпит слабых и безвольных, как не терпит наглых и хамоватых. Ты и с одним зомби справиться не сумел, а если бы здесь их больше было, а тем паче, с контролером?.. Чуешь, к чему я клоню? Не место тебе здесь. Совсем. – Девушка пристально посмотрела в глаза ходока. – Иди!

– Ис, прикрой его, что ли… Не приведи Зона, еще куда-нибудь влезет.

– Как скажешь…– Равнодушно пожав плечами, темноволосая Ис скрылась за деревьями.

Парень нехотя поднялся на ноги, понимая, что все сказанное сейчас – правда. Под внимательным взглядом девушки, он надел на спину рюкзак, подобрал оброненное оружие и пошел в сторону Ростока. Сделав несколько шагов он, как будто что-то вспомнив,  развернулся, и вернулся к Призраку. Шера с интересом смотрела на спасенного. А тот, не замечая этого взгляда, расстегнул ворот простенького, неоднократно чиненого, защитного костюма и вытянул цепочку. Чуть повозившись, Тихий что-то снял с нее и протянул на раскрытой ладони девушке. Шера скосила глаза:  на грубеющей коже лежало, тускло поблескивая серебряным бочком, простое колечко с тонким рифлением по ободку.

– Это мамино... Она… умерла… Я из-за этого сюда пришел… У меня больше никого не осталось. Возьми, пожалуйста… Мама говорила, что оно очень старое… – глаза сталкера подозрительно заблестели.

Девушка протянула руку, и маленький кусочек металла, казалось, еще хранящий тепло носивших его человеческих рук, скользнул в ее изящную ладошку. Где-то неподалеку раздалось слышное только Шере фырканье Ис. Парень резко развернулся и быстро пошел в прежнем направлении. Было в его походке что-то решительное, почти героическое… Хороший и добрый, решила для себя Шера,  только, глупый он: в Зоне чувствам не место. Если не можешь справиться с эмоциями – погибнешь. Вот и сейчас сталкер почти побежал, боясь расплакаться в присутствии женщины. Дважды глупый. Во-первых, тут не бегают. А  во-вторых, и Шера это прекрасно понимала, «Каблуки» - существуют только как Призраки… Пока Зона так хочет.

Девушка села у дерева, опершись на него спиной, и сжала в кулаке колечко. Над горизонтом растянулись клочья лилово-желтых облаков, словно оповещая об окончании еще одного дня на этой Проклятой Земле. Где-то дальше, в низинке, нервно потрескивала своими щупальцами «Электра» - то ли прошел кто рядом, то ли просто подрастает аномалия. Еще дальше тихо и мерно гудела «Воронка». Спокойствие и неторопливость во всем… Зоне спешить некуда – времени у нее предостаточно. Мысли Призрака так же неспешно текли своим чередом.

Все-таки странные создания эти люди! А тут, в Зоне, их странности становятся более выраженными, но вроде бы,  остаются нормой. Надо же – «долги необходимо возвращать»!  Да и ладно! Если людям так проще, то она – Шера-Призрак Зоны-«Каблук»- ничего не имеет против. Девушка знала, что сталкер уйдет и больше не вернется. Отдав откуп Зоне, он проберется за Кордон и никогда и никому не расскажет о том, что с ним было здесь. Но помнить это, вновь став человеком, будет всегда. Как бы ни повернулась его судьба, он будет вспоминать о рыжеволосой девушке с зелеными глазами, которая спасла ему жизнь.

Шера разжала кулак. На ухоженной ладошке, странно диссонирующей с окружающим миром, лежало колечко. Оно тускло серебрилось,  впитав в себя отраву Зоны. Шера слегка потерла подарок, вновь заставляя металл блестеть, и надела его на левый безымянный палец. Потом, будто озорная школьница, она отвела руку и принялась любоваться игрой света на кольце. Неожиданно, отразив невесть откуда появившийся солнечный луч, кольцо засияло бриллиантовым блеском. Шера поняла знак. Пусть будет так. Долг возвращен. Зона отпустит спасенного сталкера…

***

Оказавшись за воротами, я сразу почувствовал перемену настроения отряда. Если внутри лагеря ребята, даже собираясь в рейд, смеялись и шутили, то, едва ступив на землю Зоны, бойцы сразу посерьезнели.

Военные выстроились в походный порядок, спрятав меня в центре колонны. Спок молча взмахнул рукой, и двое сталкеров прошли вперед, как я понял – разведка. Через некоторое время в наушнике рации трижды с равными интервалами пискнуло –дозор доложил, что все в порядке. Спок второй раз взмахнул, и отряд неспеша тронулся в путь. Прямо передо мной плечом к плечу размеренно шагали  Спок и Партизан. Чуть впереди них двигался Амир, держа  «Винторез» наготове, сзади меня маршировали в своих экзоскелетах  люди-бронемашины Танк и Вано,  а замыкал колонну, немного отстав, Хруст.

Лагерь «Янтарь» скрылся за очередным поворотом. Мы начали подниматься на холм, скользкий после недавних дождей. Отряд двигался с небольшой скоростью. Мне, привыкшему к городскому ритму и вечной беготне с выпученными глазами и мысленным криком «ОПАЗДЫВАЮ!!!!», такой «черепаший» темп был непривычен. Ноги сами намеривались, то и дело, убежать вперед. Когда они попытались это сделать впервые, на мое плечо сразу же опустилась тяжелая рука. От неожиданности я даже вздрогнул. Обернувшись, я увидел как Вано грозит мне пальцем, беззвучно намекая, что неплохо бы притормозить. Когда тяжелая рука скелетоносца пригвоздила меня к земле вторично, я не так испугался. А в третий раз, когда отряд уже обходил вершину холма, я, вроде, даже не обратил на это внимания. За что и был тут же наказан.

Следующий быстрый шаг дался мне, на удивление, легко, равно, как и три или четыре после него. Мощный удар бронированной длани подтолкнул меня вперед, и я, размахивая руками, как слеток крыльями, проскочил мимо расступившихся Ковалева и Партизана. Как они ухитрились заметить мой маневр, если оба только что вперед смотрели?! Додумать эту мысль мне не удалось:  зацепившись за камень, я упал и уткнулся маской-фильтром в суглинок. Было больно и до крайности обидно.

- Я говорил, Док, что приказы выполняются сразу! – Ковалев протянул руку, чтобы я мог подняться. – Вас дважды предупредили, чтобы вы не спешили. Больше такого не повториться: не поняли с первого раза, во второй применим силу. Ради вашей же безопасности. Прошу не обижаться.

Я поднялся и хмуро посмотрел на бойцов, ожидая увидеть ухмылки. Но ничего подобного не случилось: лица сталкеров оставались бесстрастными. Для них это было привычным процессом обучения новичка.

- Вперед! – Ковалев махнул рукой, и отряд продолжил прерванное моим падением движение.

Через некоторое время обида, которую я все-таки затаил, отступила. Может, этому способствовало то, что мне удалось уловить ритм, а может быть – слова, сказанные Партизаном. В ответ на вопрос «как вы заметили мое падение?», он проговорил: «если ты не будешь знать, что происходит сзади, то долго в Зоне не проживешь».  А, может быть, этому способствовал тот факт, что я впервые смог рассмотреть Зону.

С возвышения открывался неплохой обзор. Отряд приостановился, давая мне возможность хорошенько оглядеться, чтобы получить первые общие впечатления.  Поездка с Кордона до Янтаря на броне БТР не в счет: я был слишком измотан дорогой от НИИ ЧАЗ (Чернобыльской Аномальной Зоны) в городке Мозырь (Белоруссия), до Южного КПП Дитятки (Украина).

Удивляетесь, что НИИ, занимающийся изучением Зоны, расположен на территории Белоруссии? Не стоит.  Многие считают, что после аварии на Чернобыльской Атомной имени Ленина Электростанции в 1986 году, пострадала только Украина. Вовсе нет. «Северный след» – маршрут облака радиоактивной пыли – прошел через Белоруссию, через Гомельскую область. Именно на ее территории выпало 70% радиоактивных осадков. Там тоже были хаос и паника отселения, мародеры и люди, бросавшие нажитое, спасаясь от невидимой смерти. Были и такие, кто вернулся в родные места, не найдя себя на чужбине.

Словом, в Белоруссии творилось то же, что и на Украине, только газеты и телевиденье об этом молчали, находя названия Хойники, Наровля и Ельск не такими звучными, как Припять и Чернобыль. После распада СССР города Припять и Чернобыль остались на суверенной территории Украины, давая возможность государству претендовать на международную помощь в борьбе с распространением радиоактивной заразы. В Припять начали ездить экскурсанты, на ЧАЭС – комиссии. Спешно был построен городок Славутич, ставший городом энергетиков, заменившим Припять. Из Славутича до ЧАЭС пустили электричку, чтобы сотрудники станции могли добираться до работы, обеспечивая нормальное функционирование трех оставшихся энергоблоков. Потом они же (работники) готовили станцию к остановке и консервации, обрекая себя на безработицу, ибо градообразующим предприятием Славутича, как и умершей в одночасье Припяти, была ЧАЭС. Второй раз Станция стала причиной несчастья людей: сначала взорвавшись, потом – сделав жителей Славутича безработными заложниками собственной недвижимости.

Все эти перипетии активно обсуждались в средствах массовой информации, давая возможность одним политикам подняться на волне «общенародного гнева», а других топя в той же волне. Скандалы и интриги, спекуляции на громких названиях, откровенная ложь, и ложь, старательно подправленная, чтобы походить на правду,- все это было вылито на головы людей в начале девяностых годов прошлого века, когда в муках умерла империя СССР. Ровно через пять лет после Чернобыльской аварии, страшное слово «пиар» вычеркнуло из жизни территорию Полесья, ставшую непригодной для жилья.

Украина отгородила Чернобыльскую Зону Отчуждения, сделав ее аттракционом, широко рекламируемым везде. Белоруссия не смогла поступить так же, так как про нее все просто забыли. В умах людей укоренилось мнение, что от взрыва на АЭС пострадала только украинская территория. Даже на старых картах, на которых обозначена Зона Отчуждения, она заканчивалась на границе с Белоруссией, словно изотопы остановились, испугавшись пограничного контроля.

Естественно, что это не так: огромные пространства Гомельской области стали непригодными для жизни. В связи с этим, правительство Белоруссии учредило «Полесский Государственный Радиационно-Экологический Заповедник». Для простоты, вся территория была объявлена приграничной, что дало возможность не пускать туда праздно шатающихся туристов. Администрация заповедника заняла небольшой особняк в городке Хойники.

Именно на этой базе был открыт НИИ ЧАЗ (Научно-Исследовательский Институт Чернобыльской Аномальной Зоны), необходимость в котором стала ясна после второй Катастрофы. Только администрацию заповедника пришлось спешно перебазировать в  Мозырь, в ста километрах от АЭС.  Кстати сказать, здание администрации НИИ ЧАЗ находится в Киеве. Серая коробка из стекла и бетона, с массивным крыльцом, красной вывеской и памятником на площади знакома всем по телепередачам. Перед крыльцом обожают собираться экологи и политики, неформалы и черносотенцы,  устраивая митинги в защиту Земли от заразы Зоны. Дальше демагогии, естественно, дело не идет. Эти сборища, конечно, сильно действуют на нервы тем, кто живет и трудится неподалеку. Зато, все, кто хочет покричать и поработать на телевизор, находятся под присмотром, в одной точке, а не расползаются по скверам и паркам. Правительство не против – пусть митингуют. Чем бы дитя ни тешилось, как говорится. В здании администрации НИИ ЧАЗ даже стеклопакеты потолще поставили – чтобы шум не мешал.

Основная же работа по изучению Зоны ведется на территории Белоруссии, подальше от телекамер и любопытных журналистов. В Мозыре даже не все жители знают, что творится за высоким бетонным забором на окраине города. Для любопытствующих на двери прикручена табличка «НИИ Перспективных Проблем». И часовой с табельным оружием стоит в камуфляже и бронежилете. Всем понятно – секретный военный объект.  Так что все «исследования Чернобыльской Аномальной Зоны», как это громко называется в газетах и телерепортажах, проводятся не в Киеве (кто же с опасными и непонятными вещами в столице работать разрешит?!), а в тихом городке Полесья, в ста километрах по прямой от приснопамятной ЧАЭС.

Из этого закрытого учрежденья меня самолетом отправили в Киев, потом -вертушкой до Дитяток, а оттуда, уже на броне, - в «Полевой научный лагерь НИИ ЧАЗ «Янтарь»». Естественно, что в круговерти переездов Зону я рассмотреть не успел, и теперь пытался восполнить этот пробел.

 Зона лежала передо мной, как будто я разглядывал крупномасштабную карту. Сразу под холмом начиналась большая долина, дважды прорезанная глубокими оврагами. Низины были заполнены молочно-белым туманом, лежавшим как хлопья пенки на капучино. Кофейную иллюзию  дополнял и основной цвет Зоны – буро-красный, местами – рыжий с желтым, местами – красно-коричневый, иногда – медный, иногда - янтарный. Словом, осенний. Только изредка взгляд мой цеплялся за зеленые островки, невесть как затесавшиеся в буйство золотых оттенков. Эти островки отличались сочностью красок – изумруд, малахит, темная олива…  Определенной системы в этом не прослеживалось. Было похоже, что некто взял кисть и, случайно макая ее в краску, разбросал цветные пятна, а потом отошел, любуясь картиной.

Я покрутил головой – огромное пространство казалось совершенно безжизненным. Мне – городскому жителю –непривычно было видеть пустую территорию, не занятую дачными коттеджами и другими загородными постройками. И такая странная пьянящая свобода была во всем этом, что мне захотелось громко закричать, чтобы услышать, как мой голос затихает где-то вдали, чтобы как-то передать свой восторг! Помнится, когда был еще совсем юным, на заграничных теплых курортах я захотел поплавать с аквалангом. Опыта у меня не было совсем, поэтому мне придали инструктора, под руководством которого я и совершил свое первое погружение. Я окунулся бирюзово-прозрачный мир, полный тишины. Необыкновенной красоты рыбы, которых я видел только в аквариуме, тут подплывали ко мне близко-близко. От восторга я закричал, забыв, где нахожусь. Естественно, что я чуть не утонул, наглотавшись соленой воды. Но опытный инструктор, предвидя это, вытащил меня за шкирку и, когда я отдышался и отплевался, объяснил, что под водой лучше помалкивать.

Глядя на раскинувшийся передо мной золотой ковер, я стянул с себя маску и вдохнул полной грудью воздух Зоны. Мне он показался горько-холодным. Так пахнет верба в морозный день. Распробовать запах до конца не дал Ковалев, молча натянувший дыхательную маску мне на лицо со словами «не сходите с ума, Доктор».

Мы продолжали свой путь. Примерно через полчаса отряд прошел холмы и углубился в долину. В это время в живот  мне закралось нечто холодное и скользкое. Оно ворочалось  там, внутри, с каждым моим шагом становясь все больше и холоднее. Вскоре мне пришлось остановиться, чтобы хоть как-то справиться с подступающей тошнотой. Лицо неожиданно покрылось холодным потом, голова закружилась. Чтобы не упасть, я согнулся пополам, упершись руками в колени, и опять стянул маску. Но, вместо ожидаемого «привета Ихтиандру», мой организм выдал только громоподобную отрыжку. Я постоял еще немного и почувствовал, что дурнота ушла, оставив место стыду – никого же, кроме меня, не тошнило!

Через некоторое время, ощутив в себе достаточно сил для продолжения пути, я распрямился и сразу же встретился с сочувственно-понимающим взглядом Партизана. Вот, от кого я не ожидал поддержки, так это от него! Сталкер подошел ко мне, похлопал по плечу и протянул открытую плоскую фляжку.

- Глотните. – Партизан пододвинул жестянку мне под нос. – Полегчает.

Я взял предложенное питье и с сомнением понюхал. Из фляжки ощутимо тянуло спиртом и какими-то травами. Глотать непонятно что у меня особого желания не возникло, и я попытался вернуть флягу хозяину.

- Пейте, пейте! – Партизан ладонью вернул мою руку в исходное положение. – Я же не говорю «все выхлебай». Так, пару глотков. Вам больше и не надо. Это снадобье отлично мозги прочищает.

Я вторично поднес флягу к лицу. От запаха, ударившего в нос, меня передернуло. Крепкий спиртовой дух мешался с чем-то приторно-сладким и, одновременно, горьким и оставлял за собой ощутимый кофейный след. Эта смесь запахов заставляла чесаться глаза и, пробегая тысячами маленьких ножек через мозг, оставляла чувство сморщенной, как у шарпея, кожи на затылке.  Я зажмурился и  сделал разрешенные Партизаном  два глотка из фляги.

Я думал, что задохнусь, закашляюсь, или произойдет еще что-то ужасное. Но, ничего такого не случилось. Питье протекло внутрь, приятно грея в груди и оставляя на языке сладковатый кофейный привкус.  Вскоре и холод в животе испарился.  Я удивленно открыл глаза и посмотрел на сталкера.

- «Кровь снорка». – Партизан улыбнулся, протянул руку и отобрал у меня питье. – Делается из спирта, пива и кофе. По особой технологии. Ну, и травки еще добавляю. Замечательно прочищает мозги и снимает дрожь в коленках. 

Я кивнул сталкеру и приготовился к дальнейшему пути. Ковалев окинул группу хозяйским взглядом, и мы двинулись дальше по маршруту.

Чрез некоторое время холмы остались позади. Отряд, все так же неспешно, продвигался вперед, ведомый Партизаном по одному только ему известным тропам.  Местами, сталкер неожиданно поворачивал и по широкой дуге огибал спокойное, на мой взгляд, место. Иногда, отклоняясь от прямого маршрута,  проводник тянул нас в такие дебри, куда я по доброй воле не пошел бы никогда. Однажды Партизан потащил всех по неглубокому болоту, заставляя обходить десятой дорогой удобную насыпь.

Было непонятно, с какой целью он все это проделывает. В мозгу настойчиво крутилась мысль, что все это подстроено, дабы навсегда отбить у меня охоту выбираться в Зону. Когда я в десятый или двадцатый раз поскользнулся на влажной траве и ухнул  мутную воду, мысль эта окрепла и превратилась в навязчивую идею.

Я замети, как Ковалев, шагавший следом за проводником, внимательно наблюдает за его поведением. Если партизан останавливался, то Спок тут же давал группе знак притормозить. Хотя, как я понял, он мог бы этого и не делать: бойцы реагировали на действия проводника быстрее, чем Ковалев успевал скомандовать.

Партизан практически не пользовался детектором аномалий. Сталкер определял ловушки по каким-то незначительным признакам, которые мне были незаметны. В спорных случаях он доставал из кармана гайку с привязанной к ней тряпкой и бросал в сторону подозрительных мест. Лишь однажды Партизан достал ПДА и стал внимательно всматриваться в экран, что-то обсуждая с Ковалевым. Подойдя ближе, я понял, что они решают вопрос прохождения мимо группы аномалий.

С невысокого пригорка отчетливо просматривалась вереница «Воронок», начинающаяся от болота, по берегу заросшего аиром.  Аномалии тянулись поперек нашего курса, переваливали через дорогу, идущую слева, и скрывались в кювете. Что творилось дальше, мне видно не было. Возле дороги лежал старый  бетонный столб. Судя по мху, разросшемуся на его гранях- уже не первый год.

Воздух возле аномалий мерцал и струился, будто в жаркий день над асфальтом, однако, возле столба подобного не наблюдалось. Я всматривался до рези в глазах, но так ничего и не увидел. Спок с Партизаном, однако, не хотели идти мимо столба.

Сталкер объяснил мне, что сейчас они с Ковалевым думают – слева или справа обходить «Воронки».  Высокие договаривающиеся стороны имели на этот счет диаметрально противоположные мнения.

Партизан, которому не хотелось опять плыть через болото, предлагал перейти через дорогу и посмотреть, что творится там. Ковалев, мотивируя, что на дороге они буду всем видны, предлагал форсировать болото. Стакер уповал на то, что из болота может что-нибудь вылезти и всех сожрать. Старлей возражал, что на дороге может прилететь пуля и всех убить. Спор переходил в стадию позиционной войны.

- А мимо столба почему пройти нельзя? – поинтересовался я.

- А вы сами попробуйте! – хитро прищурился Спок и добавил:  - Хруст, подстрахуй!

Хруст поднялся с камня, на котором сидел, и встал у меня за спиной. Я оглянулся на отряд: сталкеры с интересом смотрели, что произойдет дальше. Мне ничего не оставалось, как двинуться в сторону аномалий.

- Близко к «Воронкам» не подходите, - сказал мне вслед Партизан. – Почувствуете движение воздуха, как в пылесосе, остановитесь.

Я кивнул, не оборачиваясь, и пошел дальше. След в след за мной двигался Хруст. Было совершенно ясно, что мне предлагается сдать экзамен на крепость нервов и профпригодность. Ну, вариантов нет, надо пробовать…

 Мы приближались к столбу, оставляя аномальный фронт справа под небольшим углом к маршруту. До поваленной бетонной конструкции было метров шесть,  когда я ощутил небольшой воздушный поток, тянущий меня в сторону аномалий. Я остановился.

- Чего? - Хруст тоже замер.

- Воздух тянет. – ответил я.

- Не чувствую, - боец покрутил головой. – Можем идти дальше.

Я согласно кивнул и сделал еще несколько шагов в сторону столба, одновременно приближаясь и к аномалиям. Воздушный поток усилился, но мне, пока, не мешал. Еще через два шага, остановился уже Хруст и вновь принялся озабоченно крутить головой.

- Док, стойте! – окликнул меня боец. – Дальше лучше не ходить – слишком близко к «Воронке» окажемся. Затянуть может.

- Ладно. – согласился я. – Осмотреться надо.

Хруст промолчал. Сочтя это знаком одобрения, я внимательно начал разглядывать аномалию, которую до этого момента знал только по описаниям и видеосъемкам.

Что там говорил нам инструктор в лагере? «Зона резкого увеличения гравитационной  постоянной, вызванного не до конца изученными процессами»? Да… Сколько бы инструктор ни распинался перед курсантами на предмет «Воронки», все равно – ничего толком объяснить он не смог. Видимо – сам не знал.  И все красочные описания не шли ни в какое сравнение с тем, что я видел прямо перед собой.

Складывалось впечатление, что над землей, на небольшой высоте, висело нечто бесплотное, тянущее воздух внутрь. Действительно – «пылесос». Хоть ядро аномалии не было видно, но оно отчетливо ощущалось. К ядру струился воздух. Наверное, если бы воздух был сух, то я бы увидел пылинки, летящие внутрь аномалии, но, влажность заставляла пыль оставаться на земле. 

То мерцание воздуха, которое я заметил с места остановки отряда, вблизи заметно не было. Однако, «Воронка» никуда не делась – я ее отчетливо ощущал. Кроме того, я, на уровне подсознания, представлял себе, как распределяются воздушные потоки вокруг ядра аномалии. Мысленно я видел, как воздушные массы поднимаются с земли в полутора метрах от моих ног и огромной дугой взмывают вверх. Где-то наверху, на высоте в два человеческих роста, дуга достигала своего апогея и плавной горкой спускалась к ядру «Воронки», где воздух спрессовывался в почти осязаемую массу и, потом, рассевался вдоль грунта. Ощущение было настолько реалистично, что я даже присел, снял перчатку с руки и попытался уловить обратный ток воздуха у земли. Но, к своему удивлению, обнаружил, что и у там воздух стремится к центру.  А еще я почувствовал, как по ладони забегали мурашки. Обычно говорят «закололо кончики пальцев». Тут, как раз, такого не наблюдалось. Наоборот: пальцы одеревенели, утратив чувствительность, а по ладони бегало множество остреньких ножек.

Пусть инструктор не сумел красочно описать «Воронку», зато, я надеюсь, сумел нам рассказать, как себя вести вблизи такой аномалии. «Присядьте, а еще лучше – ложитесь на землю и отползайте», - так меня учили. Ползать у меня желания не возникало, поэтому я отступил на шаг, выпрямился и огляделся. Хруст невозмутимо наблюдал за моими маневрами, а со стоянки на меня смотрело множество любопытных глаз. Особенно выделялся взгляд Партизана, сосредоточенно, но, как мне показалось, одобрительно изучающего мои передвижения.

Я приблизился к столбу, насколько мне позволяли «Воронки», и рассмотрел его вблизи. Ничего необычного – столб как столб. Бетонный… Поваленный… Таких тысячи вдоль дорог разбросано.  Мох покрывал только основание столба, а то, что я принял издалека за него, на самом деле было сине-зелеными пятнами плесени.

Аномалии не доходили до столба метров пять, прерываясь, будто наткнувшись на стену. Что творилось за столбом, мне видно не было – мешал взгорок, по которому шала дорога, но до него от столба было чисто. Таким образом, свободного от аномалий пространства было метров десять – одиннадцать. Теоретически – группа могла тут пройти. А практически? Практически -  что-то смущало командира и проводника. Что-то, в чем мне предстояло разобраться.

Я достал детектор аномалий (не ПДА, а именно детектор - «Перун» - гораздо мощнее встроенного в ПДА) и посмотрел на экран. Техника исправно показала кроваво-красные поля -   «Воронки» справа и слева за дорогой. Промежуток между ними составлял около двенадцати метров. Значит, тут я попал в точку. А дальше? Столб, судя по показаниям прибора, находился на территории, чистой от аномалий. Так почему же Ковалев и Партизан не хотят тут идти? Я не понимал, что происходит, но нутром чувствовал, что все непросто. Что же дальше-то делать?

Решение подсказал мне Хруст. Он покопался в кармане и вытащил из него некрупную гайку с привязанным к ней грязноватым бинтом. Я взял маркер в руку и крепко сжал. Кто-то мне говорил, что гайку надо обязательно подержать в руке, погреть, почувствовать ее, прежде чем кидать. Почувствовать гайку мешала перчатка. Пришлось ее снять. Через некоторое время гайка нагрелась. Кроме этого я ничего не ощутил.

Несильно размахнувшись, я отправил гайку в полет. Хвост бинта взвился серой змейкой, маркер глухо стукнулся о столб и упал рядом. Ничего не произошло. Я постоял немного в раздумье. Маркер лежал на  мху, маня светлым пятном бинта. Ну, что  там еще бывалые сталкеры делают в спорной ситуации? А! Отмычку вперед пускают!  

«Отмычка – сталкер-новичок, взятый опытными сталкерами в рейд; в уплату за обучение новичку полагается идти впереди группы в опасных местах, прокладывая дорогу», - опять вспомнилась теория. «Новичок», значит! «В уплату за обучение», значит! Что ж… Пойду… Быть тебе, доктор Жданов отмычкой. Ужас! Что бы профессор мой сказал, узнав, во что его ученик встрял!? Ничего, наверное… Промолчал бы… Многозначительно…

Я занес ногу для судьбоносного шага и замер, так и не опустив ее. Решимости шагнуть в неизвестность мне не хватило. Решимость… Ее всегда мне недоставало!  Когда я только начинал учебу в университете, нам на занятиях по физиологии приходилось резать лягушек, чтобы понять, как у них бежит нервный импульс по нейрону.  Там тоже – нужна была решимость.

Как сейчас вижу: я стою в грязноватом лабораторном халате перед пластиковым лотком, в левом кулаке у меня зажата зеленая квакушка, а в правом я держу раскрытые блестящие ножницы. Я точно знаю, что нужно сделать: необходимо вставить одно из лезвий раскрытых ножниц в рот лягушки, второе лезвие завести за ее глазные яблоки и надавить на бранши. Все. Ничего сложного. Только чуточку решимости, чтобы лишить жизни существо.

Я не смог… Сколько я ни пытался, свести бранши, у меня не получалось. Словно что-то упругое застряло между ними. Преподаватель смотрел на мои мученья несколько минут. Потом, сжалившись, отобрал у меня злосчастное земноводное и сдавил так, что лягушка безвольно свесила лапки и открыла рот. А преподаватель, проворчав «смотрите, молодежь», быстро впихнул ножницы в рот ошалевшей твари, закинул лезвие ей за глаза и нажал… Раздался негромкий неприятный хруст, и на блестящем лезвие появились капельки крови.

Потом, конечно, я справился с собой, и никаких проблем с лягушками у меня больше не возникало. Но я до сих пор помню то неприятное чувство: много глаз смотрят мне в спину, ожидая от меня решительного действия.

И, если в университете одногруппники были такими же нерешительными, как и я, то сейчас за спиной стояло несколько военных сталкеров - людей, которые в моей градации решительности делили первую строчку с космонавтами. И от осознания этого, мне стало еще гаже.

Я опять поднял ногу... И опять ее опустил, не шагнув… Мне было стыдно, противно и обидно. Я не мог себя пересилить, не мог шагнуть в неизвестность. Я буквально чувствовал, как между лопаток мне смотрят Партизан с Ковалевым, посмеиваясь над самонадеянным «научником», решившим, что ему покорится Зона,  но … Продолжение »